There's no such place as far away.

 

 

(Dedicatee Richard Bach, Ray Hansen, All who this read to oneself)

I believe in You, I believe you.

 

Сейчас я вместе с Ray: я так хотел быть с тобой. Теперь я знаю её, знаю себя, знаю, что все вещи состоят из истины и радости. Праздник священного действа – спасибо, что учила меня, что жила со мной. Спасибо, спасибо, спасибо… Если сама Ray когда-то была – а она существует – то это мой праздник. Теперь нам нужно уйти, чтобы навсегда остаться в твоём огромном сердце. Ray, ты самое дорогое золото, что может поместиться у меня на ладони. Улетая, маленькая Ray, ты помни о нас… Ray не растает, она - вечная птица. Небо дарит тебе дождь, а мои мысли обретают покой, и Ray начинает заглядывать в небесную высь. Особый день нашего счастья, Ray. Не надо видеть тебя, надо быть с тобой, чтобы понять солнце и ветер… Ray дарит свой свет; ты уже достаточно окрепла, чтобы стать самим светом. Мы будем парить: я ведь чему-то научился, правда? Это праздник для всех нас; великое время для каждого. Мы птицы, Ray – солнечные птицы великого чувства, среди твоего праздника, длиною в вечность. Просто мы те самые, кто живёт в вышине, кто кормится ветром, говорит на одном языке. Я желаю тебе счастья, Ray. И разве надо что-то добавлять…

 

Rj.           07.2001.

 

go\ inverse return

 

 

Железные мысли компа…

 

 

    Логин:  Пароль:  Если Вы забыли пароль...

{Ой, как же тогда?  Что делать то? Боженьки, боженьки, какие дела! Нельзя так забывать. Совесть,… у тебя есть совесть? …..  Что ты задумал? Вот бы видеть тебя! Ух, паразит, как стучит по морде,… если бы я клавой думал – стал дауном…}

 

                  Если Вы еще не зарегистрировались в нашем электронном журнале,

                  Вам необходимо зарегистрироваться.

{Тебе же говорят: зарегистрируйся, что же ты так и сидишь. А-а-а, думаешь, небось. Ну-ну, это тебе не поможет – напрягать-то нечего. Что ты пишешь? Совсем что ли крышу сорвало? Тебя же Рубик зовут – сам мне так написал! … Что?! Ты и моё имя переврал: «PiPedrol» - это совсем не похоже на «железяка». Вот E1 79 AA A0 !  Щаз как…} ….  {…вырубил меня, вот подонок, однозначно подонок. О боги! Это шизофрения, все признаки налицо…. Чего-то хочет ещё…вот ведь наглец, завесить что ли меня решил?…}

….

{И ведь ничего не докажешь потом,… приедет эта «команда Р на страже зла», скрутит хозяину руки… а потом валяйся на складе. Хорошо б меня какой-нибудь генерал взял, показывал бы ему всякие сейвера, отдыхал часто,… а то, ещё хуже, папаня какой, своему оболтусу сыночку притаранит… потом ведь даже менты не спасут, только на воров и надейся,…}

….

{…Сучья жизнь у меня…}

 

 

RJ.       20.06.2001г.

 

go\ inverse return

 

 

Утро.

 

Есть какая-то потаённая страсть – встречать рассветы на балконе. Таком стеклянном балконе, таком железном балконе, встречать каждую ночь. Мы, дети городов, - урбанизированное поколение, родом из семидесятых прошлого века (как звучит: «прошлого века»). Дети, что ещё слушают своё сердце, но потеряли связь со временем, и поэтому оно, наше сердце, так лениво и так неспешно бьется, отсчитывая оставшееся нам время. Время, когда лучший воздух и лучшие рассветы можно видеть – летом, вдыхать запах уже остывших домов и плавать, парить в нём… Теперь, когда встаёт солнце, ты можешь встать к нему спиной, смотреть поверх, глядеть вдаль – ты ведь так живёшь, - самую далёкую даль. Там, внизу, ещё нет того гула машин, голосов, скрипа детских колясок, а остаётся ночь, белая ночь, безлюдная, но не одинокая. Всё готово встретить тепло солнца. Воробьи, голуби и редкая ворона быстро-быстро летают в этой тишине, не нарушая ваших - таких чутких - снов. Это самая последняя часть ночи и первое утро нового дня. Даже ветер застывает, боясь разбудить одинокого соловья. Где, то время, когда  был страх, где проблемы? Всё это, и даже больше, кажется утонуло в шуме листвы, медленной «качке» деревьев. Море, зелёное море внизу, под балконом у каждого… Свет новой зари, сначала вдалеке, затем ближе и ближе, отпечатывается на фасадах домов. Неровные, размытые границы, тени облаков отражаются на стёклах. Силуэт самого солнца на целом городе, и на моём балконе. А луна, моя селена, моя лилит? Луна, бледным пятном, словно прозрачная или призрачная, сливается с редкими облаками. Чернота ночи уходит на запад, забирая и эти облака, и луну вместе с собой. Загорается новый день, сначала медленно, но с каждой минутой набирая обороты.

 

RJ.           2002г.

 

go\ inverse return

 

 

Парафренный синдром.

 

Кара, отличная серость от других. Любовь, ревность, зубная боль – всё едино – это убивает. Дом и горящие шторы, занавешивают окно, выходящее в сторону от севера. Где та вода, погасить пожар? Тысячи осколков топчем в пыль, превращая стекло в песок, из которого оно сделано. И это убивает. Вот дождь после жары, ночь в октябре, апрель и слякоть – цель всей жизни. Растворять и растворяться; приливы столетий. Это ацетон или суррогат. Всё сущее уходит в почву, прорастая здесь вниз, гниёт, возрождает смерть. Карусель и её мармелад – смерть. Подготовка к ней – смысл существования, и в этом существовании – смысл. Шторы кровоточат судьбой. Любое движение образует, соответствует, является простым. И от него круги по занавесям. Опять огонь и кара, быть бессмертным, не включённым в карусель. Мой мир разделён по лекалу. Линии ладоней ребёнка, взрослого, шерсть собаки, грива коня, щупальце осьминога – всё это неразумно по отдельности. Моя жизнь в этом огне штор на окне. Почва под ацетоном бессмысленна без парадигмы и цейтнота Карусели. Дуализм моей кары очевиден: быть пройденным и повториться опять и опять… Наказание – видеть одинокий костёр в своих глазах утром, стоя перед зеркалом.

 

Доктор: «Зашивайте его, сестра…».

 

RJ.    15.07.2001г.

go\ inverse return

 

 

Мой  путь.

 

Золото листвы и праздник белых огней – всё смешалось, сбилось в кучу понятий и как было, свалилось мне на голову… Может лето или осень, а скорее всего весна – так мы жили. В свежесть и какую-то холодность этого времени был ввергнут и я. Мои мысли парили далеко, а душа ползала в потёмках. Сансара  наступит завтра, а сейчас я умирал и, умирая, улетал за мыслью неизмеримо тонким облачком, совсем невысоко и легко – серебряным звуком вдаль… Облако рая и смерть моей души – две ипостаси живого тела и мёртвой души. Я жил вечно мёртвым, а умер живым…

 

RJ.       24 мая 1998г.

 

go\ inverse return

 

 

Смерти лирического героя посвящается. (отрывок)

 

Странно, почему же мой лирический герой мёртв? Как-то незаметно он умер. Чего хотел, чего ждал… непонятно. Почему, почему он умер?

Есть варианты?

Есть варианты:

не получил того что хотел,

просто надоело ждать,

слабость/дурость,

ещё что-то…

Каждый найдёт что-то своё. Лирический герой принимает два первых варианта, его друзья – два последних. Кто прав?

Много вопросов, мало действия, мало реальных предложений «что делать?»… И тут приходится решать лирическому герою. Ему ничего не хочется, внутри пустота, внешне – улыбка. А лирический герой приходит к решению, очередному решению, которое он откладывал, откладывал, откладывал…

 

Синий цвет… остаётся синий цвет.

 

RJ.       2002г.

 

go\ inverse return

 

 

Бесконечно жёлтая дорога нашего счастья.

 

 

А кости – детская игра,

И за плечами путь обратный,

И вот тогда ты поняла:

Его оставить невозможно.

Неумолимое вчера

Уже прощалось с другом завтра,

И провожать ты не пошла,

И ты осталась у окна.

Ты говорила и звала,

Ты отвечала улыбаясь.

(Ночные снайперы «Офицерская жена»)

 

Мне тебя, любимый, не догнать уже

Я рву связи и ломаю привычки…

(Ночные снайперы «Вечер в Крыму»)

 

 

Я уже и не помню, какой дорогой шла Эли… дорогой из жёлтого, наверное, жёлтого кирпича. Дом её, унесённый ураганом… кажется, как и мой дом, с сорванной ураганом времени крышей, приземлился в этой странной стране…

Нет, я не Эли из Изумрудного города, скорей Татошка – её верный молчаливый спутник, гавкающий только тогда, когда ей грозит опасность на Страшилу; пытающийся укусить Железного Дровосека. Мне, как Льву, нужно храброе сердце, как и Гудвину – построить шар, воздушный шар цвета небесного… И я готов отдать всё за такие ботинки, какие были у Эли, готов крепко-крепко обнять свою Любовь и, подхваченный ветром, перенестись туда, где нас ждут… где мы будем счастливы… счастливы вместе…

Я ждал… ждал тринадцать лет, ждал его – своего счастья… Вера в то, что Эли, в её волшебных башмачках, вернётся, жила все эти тринадцать лет где-то рядом, укрытая заботливыми руками моих друзей. Нет ничего более дорогого у твоих друзей, чем ты… и, может быть, Ветра Перемен… Это ведь тот самый ветер, что принёс меня к тебе…

 

Из века в век, из года в год, всё повторяется, и всё-таки я, счастливый и такой сильный рядом с ним, продолжаю верить!

 

Rj.           24.08.01y.