Архимандрит.

 

 

В декабре на заре было счастье.

Длилось - миг.

Настоящее, первое счастье.

Не из книг!

 

В январе на заре было горе.

Длилось – час.

Настоящее, горькое горе

В первый раз!

 

(Марина Цветаева «Декабрь и январь»)

 

 

Два солнца стынуть, - о господи, пощади! –

Одно - на небе, другое – в моей груди.

Как эти солнца – прощу ли себе сама? –

Как эти солнца сводили меня с ума!

И оба стынут – не больно от их лучей!

И то остынет первым, что горячей.

 

(Марина Цветаева)

 

 

 

 

Архимандрит – в стихаре из нашего детства проводит указующим перстом – (все видят карлика из сна?). Карлитто-карлик, это он посланник ужасающей смерти… муки тысяч нарожденных абортированных. Должно быть, я попался на его крючок… нанизался своим глазом - он тотчас вытек, оставив только холодный кисель на ладошке. Единственным оком я вижу Архимандрита с чистотелом и шприцем в одной руке, и порванным кондомом, набитым сочащимся кровью человеческим мясом, в другой. Он начинает стегать грани реальности: звук исчезает первым, затем дыры в образе… картинка рвётся, не выдерживая давления, лопаются облака. Настоящее? Реальность? Усекновение – это крошащаяся реальность всегда пребывала со мной – пряталась, когда рядом были люди… Мне нужны люди! Они спасут… они спасут меня!!! Помогите найти людей… Вряд ли я что-либо понимаю в поиске.

Архимандрит, белый от правды и чёрный от сути правды, стоит уже рядом, протягивая свои скорченные пальцы к моему сердцу – я почти-почти готов, (почти-почти…) отдать ненужный придаток… или принять его руки в себя – это верная смерть. Пахнет ромашковым чаем и телом любимого… зовёт звук – пронзительный тоновый инструмент – волынка… это из моего сна-кошмара о прошлой памяти. Когда я умру – хочу слышать волынку, пожалуйста… это важно – слышать её. Звук спешащего ветра всегда поднимал меня, заставлял оторвать голову и нестись – я хочу летать! – кричать: «Дай мне силы – оторваться от этой ненужной невозможности…» Любимый ветер… тысячи моих мыслей с тобой: летают, перенося атрофию… моей несостоявшейся жизни…

Я совсем болен, пишу это в какой-то горячке, мне слышится стонущий голос Архимандрита за левым плечом… это галлюцинации? Я так болен, что уже не могу отличить… да, мне всё равно. Потеря ориентации – это моя «убитая» неврология – сказалась головокружением. И чем ближе Архимандрит, тем жестче звук его голоса, тем лучше видна пепельная даль за его спиной – без солнца… без тепла… без жизни, населённая самоубийцами и вечными «потерянными душами». Почему я проникаю туда, кто мне это разрешил, кто меня так наказал? Это страх, панический ужас – видеть, что ждёт после смерти… Кто меня наказал сверхчувствительностью??? Покажите, и я убью его!

Архимандрит… я уже слышу его песню:

//седыми символами смерти//

//смотрите сонмами стихи//

//скачите сёстры - жизнь жалейте//

//живою жалобой желтите//

//желёзки… [трупного лица]//

И вой стаи с человеческими лицами, который заходят за спину… Кажется, остаётся только… «…….»

***   ***   ***

Архимандрит взял меня. Холод пальцев добавил окоченение трупу моего тела, моего… Шелест пепла на этой равнине – это движется он сам… Архимандрит обездвижил меня, сковав память; вынул сердце – оно рядом и уже не нужно мне; поцелуем высосал двадцать лет боли; разжёг костёр ненависти ко всему живому – кем я был и уже не стану никогда. Тонкой иглой долго и методично вытягивал белые нити нервов, пока я бился в агонии, ломая свой хребет…

Рядом с собой я видел юношу, который умер шесть лет назад, я помню, как держал его за руку, когда он уходил... Теперь, он облизывал губы и смотрел на меня с ненавистью, желая запустить внутрь меня свои руки, язык, пенис – желая отдать свою ненависть, переродившуюся боль… он постанывал и постоянно облизывал губы шершавым мёртвым языком…

Архимандрит заставил меня блевать отказавшими внутренностями, опорожняя в то же время кишечник и семенники. Всё это смешалось с живым пеплом у моих ног. Он осторожно зачерпнул горсть, и, открыв мой безвольный рот, начал пропихивать её внутрь, наполняя меня новым содержанием. Жижа была густая, растекалась кровью по телу; пепел, живой пепел, казалось вгрызается в плоть, разъедая ещё целые внутренности.

Мёртвый мальчик, тем временем, уже дополз до меня. Он поднял свою руку и стал пропихивать её в мою подмышку, ввинчивая… Рот его, открытый в злобном оскале, оказался почти у самого уха; туда он засунул язык, пихая его всё дальше и дальше.

Архимандрит закончил свою работу. Рассмеялся… Рывком поставив меня на ноги (мёртвый мальчишка сразу же отцепился, но продолжал ползать вокруг, прикасаясь ко мне), он взял моё сердце, и вложил мне в грудь…

Тогда пришла ужасающая боль. Всё тело свело судорогой, рот и горло стали каменными – слышен был только мой стон или хрип… Кровь, чёрная кровь пепла брызнула из пор, смешивая мои чувства, совокупляя меня с болью. Я видел, что это место без начала и конца; боль и Архимандрит симбионты этого места, а чёрная кровь – то, чем питается Архимандрит. Так жестоко – стать едой! коровой, приносящей хозяину молоко.

***   ***   ***

Я видел перспективу… тоска,… это худшее из мест… Мне нужны люди! Живые люди, что спасут меня… Я так надеюсь, на свою любовь – он меня не оставит… Я жду… Я жду тут бесконечно долго, и уже теряется смысл. Проходит вечность, потом ещё одна, затем ещё, и ещё, и ещё… Никто не приходит, все забыли обо мне… даже мой любимый – он где-то с другими. Теперь я знаю значение слова «потерян»… я и сам что-то теряю, с каждым днём теряю…

 

Наверное, теряю самое дорогое - надежду…

 

 

Rj.            26.08.01y.